Поздние новеллы - Страница 60

То, что нужно почитать отца и мать, как того требовал Моисей, также имело более широкий смысл, нежели могло показаться на первый взгляд. Кто поднимал руку или ругался на произведших его на свет, — ну, уж с теми-то он разделается. Но почитание, оказывается, распространялось и на тех, кто лишь мог тебя породить. При виде седой головы тебе полагается встать, сложить руки крест-накрест и склонить свою глупую голову, ты меня понимаешь? Так хочет достоинство Божие. Единственным утешением служило, что, поскольку убивать ближнего было нельзя, имелся шанс тоже состариться и поседеть, чтоб уж другим приходилось перед тобой вставать.

Но напоследок оказалось, что старость — иносказание для старого вообще, для всего, что родилось не сегодня и не вчера, а пришло издалека, для благочестивого предания, обычая отцов. К такому нужно относиться с почтением и страхом Божиим. Почитай Мои праздники: день, когда Я вывел тебя из Египта, день опресноков и всегда день, в который Я почил от творения. Мой день, субботу, да не осквернишь ты трудовым потом, Я запрещаю тебе это! Ибо Я вывел тебя из египетского дома рабства, дланью сильною, рукою простертою, где ты был раб и тягловое животное, и день Мой да будет тебе свободным днем, празднуй его. Шесть дней да будешь ты пахарем или кузнецом, гончаром, медником или плотником, но в Мой день надень чистое платье и не будь ничем, кроме как человеком, и возведи очи твои к Незримому.

В земле Египетской ты был измученным рабом — помни об этом, обращаясь с теми, кто посреди тебя чужой, сыны Амалика, к примеру, которых Бог вручил тебе, не мучай их! Смотри на них, как на себя самого, и дай им те же права, иначе я тебе устрою, ибо они под защитой Яхве. И вообще не делай нахальной разницы между собой и другими, не думай, что ты только один и есть, что к тебе только все и сводится, а другой только кажется. Жизнь у вас общая, и дело случая лишь, что ты — не он. Посему возлюби не только себя, но возлюби и его и поступай с ним, как хотел бы, чтобы он поступал с тобой, если бы он был ты! И будьте любезны друг с другом, и целуйте друг другу при встрече кончики пальцев, и благовоспитанно кланяйтесь друг другу, и приветствуйте друг друга: «Будь здоров и невредим!» Поскольку не менее важно, чтобы другой был здоров, как и ты здоров. И хоть это всего лишь внешняя воспитанность, когда будете так поступать и целовать кончики пальцев, жест этот сообщит вам и в сердце немного из того, что должно в нем иметься по отношению к ближнему. Итак, говорите на всё это «аминь»!

И они говорили «аминь».

XVI

Правда, «аминь» мало что меняло — они говорили так просто потому, что Моисей был тем человеком, который с успехом вывел их из Египта, потопил колесницы фараона и выиграл битву за Кадес, и много времени прошло, прежде чем им в плоть и кровь более-менее, а может, только для вида вошло то, чему он их учил, что требовал, пределы, завет и запрет, и тяжелая то была работка, на что он там замахнулся — из толпы восставить Господу святой народ, чистый образ, который был бы тверд пред Незримым. В поте лица своего он трудился над ними в Кадесе, своей мастерской; широко посаженных глаз хватало на всех — он тесал, колол, формовал и разравнивал неподдающуюся глыбу с упорным терпением, с постоянной снисходительностью и частыми поблажками, с пылающим гневом и карающей неумолимостью, но все-таки нередко, когда плоть, над которой он работал, оказывалась такой строптивой, такой забывчиво-склонной к рецидиву, когда люди опять оставляли копание лопатками, ели медяниц, спали с сестрами, а то и со скотом, делали себе нарезы, сидели на корточках с прорицателями, потихоньку воровали или убивали друг друга, у него опускались руки.

— О, хамство, — говорил он им тогда, — вот увидите, внезапно восстанет на вас Господь и истребит.

А самому Господу говорил:

— Что делать мне с сей плотью, и почему Ты лишил меня милости Своей, что возлагаешь бремя, какое я не могу нести? Лучше выгребать конюшни, семь лет не видевшие лопаты и воды, лучше голыми руками валить джунгли для пашни, чем из этого вот создавать Тебе чистый образ. Да и как же мне нести народ сей на руках своих, будто я его родил? Я родствен ему лишь наполовину, со стороны отца. Посему, прошу Тебя, дай мне возрадоваться жизни и сними с меня поручение, а иначе лучше умертви!

Но Бог отвечал ему из нутра его таким ясным голосом, что он слышал ушами и упадал налицо свое:

— Именно поскольку ты родствен им наполовину, со стороны закопанного, ты тот человек, чтобы обработать их Мне и поставить их народом святым Моим. Ибо если бы ты был из среды их и полностью один из них, ты бы не видел их и не сумел бы за них взяться. Кроме того, это все лукавство, что ты передо Мной плачешься и хочешь отпроситься от трудов. Ты же прекрасно видишь, что уже действует, ты уже пробудил в них совесть, им скверно на душе, когда совершают скверное. Поэтому не прикидывайся передо Мной, будто сам не возжелал пылко своего мучения! Это Я возжелал, Бог возжелал того, что у тебя на сердце, без чего жизнь уже через несколько дней превратилась бы для тебя в мерзость, как манна для народа. Только если бы Я умертвил тебя, ты и впрямь мог бы избавиться от этого.

Это измученный понимал; лежа ниц, он кивал на слова Яхве и снова вставал на свою муку. Но измучен он был не только как ваятель народа, мука и скорби вторглись и в его семейную жизнь: тут из-за него вспыхнули раздражение, зависть и брань, и в хижине не стало мира — по его вине, если угодно, ибо его привязанности стали причиной раздоров; привязанности же породил труд, и связаны они были с одной ефиоплянкой, достопамятной ефиоплянкой.