И Яхве не подвел его совсем. Что касается водопоя, на пятый день на возвышенности, где шли, они обнаружили источник, подле которого росли деревья; кстати сказать, на карте, что имел в голове Йошуа, он был помечен под названием «источник Мерра». Правда, из-за непереносимых добавок вода его имела отвратительный вкус, что вызвало горькое разочарование и далеко прокатившийся ропот. Но Моисей, эта охитревшая на выдумку голь, ввел в действие своеобразный фильтрующий аппарат, если и не полностью, то все же в значительной части удерживавший гадкие примеси, и сотворил таким образом чудо источника, преломившее вопли в ликование и весьма способствовавшее упрочению его авторитета. И слова «который вывел нас из Египта» тотчас опять приняли радужную окраску.
Что же до питания, то также произошло чудо, в связи с чем поначалу воцарилось радостное изумление. Ибо оказалось, что значительные пространства пустыни Фаран покрыты неким лишайником, который можно есть, лишайником манна, подобным войлочному покрову, сладковатым, маленьким и круглым, видом похожим на кориандровое семя и бдолах, который очень быстро портился и начинал мерзко пахнуть, если не съесть его сразу, но молотый, толченый, приготовленный, как хлебы на золе, являлся, на худой конец, вполне терпимым блюдом, по вкусу почти что лепешки с медом, считали одни, а другие находили: как лепешки с елеем.
Таково было первое, благоприятное суждение, которого, однако, надолго не хватило. Ибо скоро, уже через несколько дней, люди объелись и устали питаться манной; как единственная пища, она очень быстро набила оскомину и встала поперек горла, и они запричитали:
— Мы помним рыбу, которую в Египте мы ели даром, огурцы и дыни, и лук, и репчатый лук, и чеснок. А ныне душа наша изнывает; ничего нет, только манна в глазах наших.
С болью слушал это Моисей, разумеется, вместе с вопросом: «Зачем ты вывел нас из Египта?» Бога же он вопрошал о следующем:
— Что мне делать с народом сим? Они больше не хотят манны. Ты же видишь, еще немного, и побьют меня камнями.
От побиения камнями он, правда, был неплохо защищен — Йошуа, своим юношей, и вооруженным отрядом, который тот собрал уже в Гесеме и который окружал освободителя, как только в толпе поднимался угрожающий ропот. Пока это был маленький отряд, состоявший из молодых людей, Халев — заместителем, но Йошуа ждал первой же возможности проявить себя военачальником и передовым бойцом, чтобы поставить под свое командование всех годных к воинской службе, все три тысячи. И знал, что таковая возможность представится.
Моисею юноша, окрещенный им именем Бога, был очень важен; без него он порой просто не знал, что делать. Моисей был муж духовный, и мужественность его, весьма кряжистая и сильная, с широкими, как у каменотеса, запястьями, была духовная, обращенная в себя, взнузданная Богом, пламенеющяя ярко, внешнему чуждая, нацеленная лишь на святость. Со своего рода легкомыслием, странно противоречащим угрюмой задумчивости, в состоянии которой он обыкновенно прикрывал рукой рот и бороду, все его мысли и стремления были ограничены лишь тем, чтобы получить в свое распоряжение род отца — в обособленности, дабы создать его, без помех вытесать из неосвященной массы, которую он любил, священный образ Бога. Об опасностях свободы, о трудностях, подстерегающих в пустыне, и о вопросе, как провести разноплеменную толпу через все это невредимой, да даже и о том, куда же с ней деваться в пространственном отношении, он задумывался мало или не задумывался вообще и совершенно не подготовился к практическому руководству. Посему только радовался, что у него под рукой был Йошуа, который, в свою очередь, весьма почитал в Моисее духовную мужественность и безоговорочно вверил ему свою — юную, прямолинейную, направленную на внешнее.
Его и нужно благодарить за то, что из глуши двинулись в определенную сторону, а не просто бродили тут на погибель. Он по светилам определял направление марша, вычислял дневной путь и заботился о том, чтобы после терпимого — иногда, прямо скажем, еле терпимого — перехода добраться до водного источника. То, что круглый земляной лишайник можно есть, выяснил именно он. Словом, он заботился об авторитете учителя в качестве вождя и о том, чтобы слова «который вывел нас из Египта», когда обращались в ропот, снова приобретали похвальный смысл. Цель у него в голове была ясна и, по согласованию с Моисеем, вела его при помощи звезд кратчайшим путем. Ибо оба были единодушны в том, что нужна первая цель, надежное, хоть и временное пристанище, место, где можно жить и где будет время, даже много времени: отчасти (по мысли Йошуа), чтобы народ поспел и предоставил ему, зреющему, более внушительное число боеспособных воинов, отчасти (по мысли Моисея), чтобы прежде всего ораву можно было наконец образовать в Боге и изваять из нее нечто священно-пристойное, чистое произведение, посвященное Незримому, — на что его толкали дух и запястья.
И целью стал оазис Кадес. Точно так же, как пустыня Фаран примыкала к пустыне Сур, с юга к ней примыкала пустыня Син — но не везде и не непосредственно. Ибо где-то между ними лежал оазис Кадес, драгоценная сравнительно с пустынями плоскость, зеленая услада в безводье, с тремя сильными источниками и еще несколькими поменьше, длиной в дневной переход и шириной в половину, покрытая свежими пастбищами и пахотной землей, завидный кусочек земли, богатый на зверье и плоды и достаточно большой, чтобы приютить и прокормить такое количество душ.
Йошуа знал об этой заманчивой землице, она была отлично помечена на карте, которую он имел в голове. Знал о ней и Моисей, но что направились туда и наметили в качестве цели Кадес, организовал Йошуа. Его возможность — она была здесь. Такая жемчужина, как Кадес, разумеется, не пустовала без владельцев. Она находилась в надежных руках — не слишком надежных, надеялся Йошуа. Хочешь ее получить, нужно сразиться с тем, кто ею обладает, а это был Амалик.