Поздние новеллы - Страница 13

К оглавлению

13

— Спокойной ночи, маленькая Лорелея! — говорит Гергезель и через перила протягивает ей руку. Ее маленькая, красивая, белая ручка исчезает в его большой, сильной, красной. — Усни, — продолжает он. — Сладких снов! Но не про меня! Ради Бога! В твои-то годы! Ха-ха-ха!

И он завершает свой сказочный визит клоуна, а Корнелиус провожает его до двери.

— Не стоит благодарности! Ни слова об этом! — вежливо-великодушно отбивается он на ходу. Ксавер присоединяется к нему, чтобы подать внизу итальянский салат.

А профессор Корнелиус возвращается к Лорхен, она теперь успокоилась и прижалась щечкой к плоской подушечке.

— Видишь, как хорошо, — говорит он, нежно поправляя ей одеяло, и она кивает, еще несколько судорожно вздыхая.

Где-то с четверть часа он еще сидит у перилец и смотрит, как она засыпает, вслед за братом, который куда раньше ступил на этот благословенный путь. Шелковые русые волосы постепенно приобретают красивую волнистость, как всегда, когда она спит; длинные ресницы затеняют глаза, из которых излилось столько страдания; в сладком умиротворении приоткрыт ангельский роте выгнутой верхней губой; и лишь иногда в медленное дыхание с дрожью врывается запоздалый всхлип.

А ручки, розово-белые ручки словно цветы: одна лежит на синем стеганом одеяле, другая — возле лица на подушке. Сердце доктора Корнелиуса будто вином напитывается нежностью.

Какое счастье, думает он, что с каждым вздохом этого забытья в ее маленькое сердце вливаются воды Леты, что детская ночь разверзает глубокую, широкую пропасть между днем сегодняшним и завтрашним! Завтра молодой Гергезель, несомненно, станет лишь бледной тенью, неспособной нарушить мир ее души, и с беспамятным удовольствием она вместе с Абелем и Кусачиком покорится очарованию прогулки пяти аристократов и увлекательной игры в подушку.

Благодарение небесам!

Обманутая
© Перевод Е. Шукшиной

В двадцатые годы нашего столетия в Дюссельдорфе, на Рейне с дочерью Анной и сыном Эдуардом вольготно, хоть и не роскошно, проживала овдовевшая более десяти лет назад фрау Розалия фон Тюммлер. Муж ее, подполковник фон Тюммлер, в самом начале войны погиб, но не в бою, а поистине нелепым образом, в результате автомобильной аварии — тяжелый удар, с патриотичной покорностью принятый сорокалетней тогда женщиной, дети которой лишились отца, сама же она — бравого супруга, чьи частые отступления от устоев супружеской верности служили лишь признаком избыточной удали.

Всем своим существом и выговором типичная уроженка Рейнланда, годы брака — двадцать числом — Розалия провела в прилежном ремесленном Дуйсбурге, где стоял гарнизон фон Тюммлера, но после потери мужа с восемнадцатилетней дочерью и шестилетним сыном переселилась в Дюссельдорф, частично ради отличающих этот город красивых парков (ибо фрау фон Тюммлер страстно любила природу), частично же, поскольку Анна, серьезная девушка, имела наклонности к живописи и желание посещать знаменитую Академию художеств. И вот уже десять лет эта небольшая семья обитала на тихой, обсаженной липами улице, что была названа в честь Петера фон Корнелиуса и вдоль которой тянулись особняки, в домике с садиком, обставленном несколько обветшавшей, но удобной мебелью Розалии в стиле эпохи ее помолвки, в домике, для прилично-веселых, хоть по местным обычаям и не скупящихся на вино вечерних празднеств часто гостеприимно открывавшемся небольшому кругу родных и друзей, в том числе профессорам Академии художеств, также медицины и еще нескольким супружеским парам.

Фрау фон Тюммлер была общительна по природному расположению. Она любила бывать на людях и — в отведенных ей пределах — держала открытый дом. Незатейливо-веселый нрав, сердечная теплота, выражением которой служила любовь к природе, снискали ей всеобщую симпатию. Невысокая, но с хорошо сохранившейся фигурой, с сильно поседевшими уже, густыми, волнистыми волосами, изящными, хоть и несколько стареющими руками, на тыльной стороне которых с годами проступило слишком много крупных, напоминающих веснушки кожных пятен (явление, против коего не найдено покуда средство), благодаря паре роскошных живых карих — ну просто цвета чищеных каштанов — глаз, светившихся на милом женственном лице с прелестными чертами, выглядела она моложаво. Легкой склонности к покраснению носа, проявлявшейся как раз в обществе, в приподнятом настроении, фрау фон Тюммлер пыталась противостоять при помощи небольшого количества пудры — безо всякой на то нужды, ибо, по общему мнению, это весьма ей шло.

Родившись весной, дитя мая, Розалия отметила свой пятидесятый день рождения с детьми и десятком друзей дома — дамами, господами — за усыпанным цветами столом в украшенном пестрыми лампионами саду одного из постоялых дворов за городом под звон бокалов и частью задушевные, частью шутливые тосты и веселилась с веселыми гостями — не без некоторого напряжения, поскольку уже давно, а в этот вечер особенно самочувствие ее страдало от органически-критических процессов возраста — прерывистого затухания физической женственности, в ее случае столкнувшегося с душевным сопротивлением. Оно вызывало в ней приступы тревоги, сердечное беспокойство, головную боль, днями длящуюся меланхолию и раздражительность, вследствие чего некоторые произносимые в ее честь игривые речи приглашенных казались ей непереносимо глупыми. Поэтому она обменивалась слегка отчаянными взглядами с дочерью, которая, как прекрасно знала Розалия, не нуждалась в особо нетерпимом расположении духа для того, чтобы счесть такой пуншевый юмор простоватым.

13